429

 

КЛАССЫ И ПАРТИИ В ИХ ОТНОШЕНИИ К РЕЛИГИИ И ЦЕРКВИ

Прения в Государственной думе по вопросу о смете синода, затем о возвращении прав лицам, покинувшим духовное звание, и, наконец, о старообрядческих общи­нах дали чрезвычайно поучительный материал для характеристики русских политических партий со сто­роны их отношения к религии и церкви. Бросим общий взгляд на этот материал, останавливаясь, главным образом, на прениях по смете синода (стенографические отчеты о прениях по другим из указанных выше вопро­сов нами еще не получены).

Первый вывод, который особенно бросается в глаза при рассмотрении думских прений, состоит в том, что воинствующий клерикализм в России не только имеется налицо, но явно усиливается и организуется все больше. 16-го апреля епископ Митрофан заявил: «первые шаги нашей думской деятельности были направлены именно к тому, чтобы нам, почтенным высоким избранием народным, чтобы здесь в Думе стать выше партийных дроблений и образовать одну группу духовенства, которая все стороны освещала бы со своей этической точки зрения... Что же причиной, что мы не пришли к этому идеальному положению?.. Вина в тех, которые разделяют с вами» (т. е. с кадетами и «левыми») «эти скамьи, именно, депутаты духовенства, принадлежащие к оппозиции. Они первые возвысили свой голос и заго­ворили, что это не больше, как нарождение клерикаль­ной партии и что это в высшей степени нежелательно.

430

Конечно, говорить о клерикализме русского православ­ного духовенства не приходится — никогда тенден­ций подобного рода у нас не было, и мы, желая выде­литься в отдельную группу, преследовали чисто мораль­ные, этические цели, а теперь, господа, когда вследствие такого несогласия, внесенного левыми депутатами в нашу братскую среду, последовало разделение и раз­дробление, теперь вы» (т. е. кадеты) «обвиняете нас в этом».

Епископ Митрофан в своей неграмотной речи выбол­тал тайну: левые, видите, виноваты в том, что отбили часть думских попов от образования особой «моральной» (это слово, конечно, удобнее для надувания народа,; чем «клерикальной») группы!

Почти месяц спустя, 13-го мая, епископ Евлогий прочел в Думе «постановление думского духовенства»: «православное думское духовенство в подавляющем большинстве находит»... что во имя «первенствующего и господствующего положения православной церкви» недопустимы ни свобода проповеди для старообрядцев, ни явочный порядок открытия старообрядческих общин, ни наименование старообрядческих духовных лиц свя­щеннослужителями. «Чисто моральная точка зрения» русских попов вполне обнаружила себя, как чистейший клерикализм. «Подавляющее большинство» думского духовенства, от имени которого говорил епископ Евло­гий, составили, вероятно, 29 правых и умеренно правых священников третьей Думы, а может быть, и 8 священ­ников октябристов. К оппозиции отошли, должно быть, 4 священника группы прогрессистов и мирнообновлен­цев и один из польско-литовской группы.

Какова же «чисто моральная, этическая точка зре­ния подавляющего большинства думского (третьеиюнь­ского, следует добавить) духовенства»? Вот несколько выдержек из речей: «Я только говорю, что инициатива этих (т. е. церковных) преобразований должна исхо­дить извнутри церкви, а не извне, не со стороны госу­дарства и, конечно, не со стороны бюджетной комис­сии. Ведь церковь есть учреждение божественное и вечное, ее законы непреложны, а идеалы жизни госу-

431

дарственной, как известно, подвергаются постоянным изменениям» (епископ Евлогий, 14 апреля). Оратор вспоминает «тревожную историческую параллель»: се­куляризацию церковных имуществ при Екатерине II. «Кто может поручиться за то, что бюджетная комиссия, выразившая в настоящем году пожелание подчинить их (церковные средства) государственному контролю, в следующем году не выскажет пожелания переложить их в общегосударственное казначейство, а затем и со­всем передать заведование их из власти церковной к власти гражданской или государственной?.. Церков­ные правила говорят, что если вверены епископу души христианские, то тем более должны быть вверены церковные имущества... Ныне стоит перед вами (депу­татами Думы) ваша духовная мать, святая православная церковь, не только как перед народными представи­телями, но и как перед своими духовными детьми» (там же).

Перед нами — чистый клерикализм. Церковь выше государства, как вечное и божественное выше времен­ного, земного. Церковь не прощает государству секуля­ризации церковных имуществ. Церковь требует себе первенствующего и господствующего положения. Для нее депутаты Думы не только — вернее не столько — народные представители, сколько «духовные дети».

Это не чиновники в рясах, как выразился с.-д. Сур­ков, а крепостники в рясах. Защита феодальных при­вилегий церкви, открытое отстаивание средневековья — вот суть политики большинства третьедумского духо­венства. Епископ Евлогий вовсе не исключение. Гепец­кий тоже вопит против «секуляризации», как недопу­стимой «обиды» (14 апреля). Поп Машкевич громит октябристский доклад за стремление «подорвать те исторические и канонические устои, на которых стояла и должна стоять наша церковная жизнь», «сдвинуть жизнь и деятельность русской православной церкви с канонического пути на тот путь, на котором... действи­тельные князья церкви — епископы — должны будут уступить почти все свои права, унаследованные от апостолов, князьям светским»... «Это есть не что иное,

432

как... посягательство на чужую собственность и на права церкви и на ее достояние». «Докладчик нас ведет к разрушению канонического строя церковной жизни, он хочет подчинить православную церковь, со всеми ее хозяйственными функциями, Государственной думе, такому учреждению, которое состоит из самых разно­образных элементов, и терпимых и нетерпимых веро­исповеданий в нашем государстве» (14 апреля).

Русские народники и либералы долго утешали себя или, вернее, обманывали себя «теорией», что в России нет почвы для воинствующего клерикализма, для борьбы «князей церкви» со светской властью и т. п. В числе прочих народнических и либеральных иллюзий наша революция рассеяла и эту иллюзию. Клерикализм существовал в скрытой форме, пока в целости и непри­косновенности существовало самодержавие. Всевластие полиции и бюрократии закрывало от глаз «общества» и народа классовую борьбу вообще, борьбу «крепост­ников в рясе» с «подлой чернью», в частности. Первая же брешь, пробитая революционным пролетариатом и крестьянством в крепостническом самодержавии, сде­лала тайное явным. Как только политической свобо­дой, свободой организации масс начали пользоваться, захватив ее в конце 1905 г., пролетариат и передовые элементы буржуазной демократии, так потянулись к самостоятельной и открытой организации и реакцион­ные классы. Они не организовывались и не выступали особенно наглядно при нераздельном абсолютизме не потому, что были слабы, а потому, что были сильны,— не потому, что они не способны были к организации и политической борьбе, а потому, что они не видели еще тогда серьезной надобности в самостоятельной классовой организации. Они не верили в возможность массового движения против самодержавия и крепост­ников в России. Они полагались всецело на то, что для удержания черни достаточен кнут. Первые же раны, нанесенные самодержавию, заставили социальные эле­менты, поддерживающие самодержавие и нуждающиеся в нем, выйти на свет божий. С массами, которые способны были создать 9-ое января, стачечное движение

433

1905 г. и октябрьско-декабрьскую революцию, нельзя уже бороться только старым кнутом. Надо выступать на поприще самостоятельных политических организа­ций; надо, чтобы Совет объединенного дворянства орга­низовывал черные сотни и развертывал самую бесша­башную демагогию; надо, чтобы «князья церкви — епископы» организовали реакционное духовенство в самостоятельную силу.

Третья Дума и третьедумский период русской контрреволюции характеризуются как раз тем, что эта организация реакционных сил прорвалась наружу, начала развертываться в общенациональном масштабе, потребовала особого черносотенно-буржуазного «пар­ламента». Воинствующий клерикализм показал себя воочию, и российской социал-демократии неоднократно придется теперь быть наблюдательницей и участницей конфликтов буржуазии клерикальной с буржуазией антиклерикальной. Если общая наша задача состоит в том, чтобы помогать пролетариату сплотиться в осо­бый класс, умеющий отделить себя от буржуазной демократии, то в эту задачу входит, как часть, ис­пользование всех средств пропаганды и агитации, в том числе и думской трибуны, для разъяснения мас­сам отличия социалистического антиклерикализма от антиклерикализма буржуазного.

Октябристы и кадеты, выступавшие в III Думе про­тив крайних правых, против клерикалов и прави­тельства, чрезвычайно облегчили нам эту задачу, пока­зав наглядно отношение буржуазии к церкви и религии. Легальная печать кадетов и так называемых прогрес­систов обращает теперь особенное внимание на вопрос о старообрядцах, на то, что октябристы вместе с каде­тами высказались против правительства, на то, что они хоть в малом «встали на путь реформ», обещанных 17-го октября. Нас интересует гораздо больше прин­ципиальная сторона вопроса, т. е. отношение бур­жуазии вообще, вплоть до претендующих на звание демократов-кадетов, к религии и церкви. Мы не дол­жны позволять, чтобы вопрос сравнительно частный — о    столкновении    старообрядцев    с    господствующей

434

церковью, о поведении связанных с старообрядцами и частью зависимых от них даже прямо в финансовом смысле октябристов («Голос Москвы» 167 издается, как говорят, на средства старообрядцев) — заслонял корен­ной вопрос об интересах и политике буржуазии, как класса.

Взгляните на речь графа Уварова, октябриста по направлению, вышедшего из фракции октябристов. Говоря после с.-д. Суркова, он сразу отказывается ставить вопрос на ту принципиальную почву, на кото­рую его поставил рабочий депутат. Уваров только нападает на синод и обер-прокурора за нежелание дать Думе сведения о некоторых церковных доходах и о расходовании приходских сумм. Так же ставит вопрос официальный представитель октябристов Камен­ский (16 апреля), требующий восстановления прихода «в интересах укрепления православия». Эту мысль раз­вивает так называемый «левый октябрист» Капустин: «Если мы обратимся к народной жизни, — восклицает он, — к жизни сельского населения, то сейчас, теперь, мы видим печальное явление — колеблется религиоз­ная жизнь, колеблется величайшая единственная основа нравственного строя населения... Чем заменить поня­тие греха, чем заменить указание совести? Ведь не может же быть, чтобы это было заменено понятием классовой борьбы и прав того или другого класса. Это — печаль­ное понятие, которое вошло в жизнь нашего обихода. Так вот, с той точки зрения, чтобы религия, как основа нравственности, продолжала существовать, была до­ступна всему населению, нужно, чтобы проводники этой религии пользовались надлежащим авторитетом...»

Представитель контрреволюционной буржуазии хо­чет укрепить религию, хочет укрепить влияние рели­гии на массы, чувствуя недостаточность, устарелость, даже вред, приносимый правящим классам «чиновни­ками в рясах», которые понижают авторитет церкви. Октябрист воюет против крайностей клерикализма и полицейской опеки для усиления влияния религии на массы, для замены хоть некоторых средств оглупле­ния  народа,  

435

слишком  грубых,   слишком  устарелых, слишком обветшавших, недостигающих цели, — более тонкими, более усовершенствованными средствами. Полицейская религия уже недостаточна для оглупле­ния масс, давайте нам религию более культурную, обновленную, более ловкую, способную действовать в самоуправляющемся приходе, — вот чего требует капи­тал от самодержавия.

И кадет Караулов целиком стоит на той же самой точке зрения. Этот «либеральный» ренегат (эволюционировав­ший от «Народной воли» к правым кадетам) вопит про­тив «денационализации церкви, понимая под этим изгна­ние народных масс, мирян, из церковного строитель­ства». Он находит «ужасным» (буквально так!), что массы «обезвериваются». Он кричит совершенно по-меныпиковски о том, что «огромная самоценность церкви обесценивается... к громадному вреду не только для дела церковного, но и для дела государственного». Он называет «золотыми словами» отвратительное лице­мерие изувера Евлогия на тему о том, что «задача церкви вечна, непреложна и, значит, связывать церковь с поли­тикой невозможно». Он протестует против союза церкви с черной сотней во имя того, чтобы церковь «в большей силе и славе, чем теперь, делала свое великое, святое дело в духе христовом — любви и свободы».

Товарищ Белоусов очень хорошо сделал, что посме­ялся с думской трибуны над этими «лирическими сло­вами» Караулова. Но такой насмешки далеко еще и далеко не достаточно. Надо было выяснить, — и надо будет при первом удобном случае выяснить с думской трибуны, — что точка зрения кадетов совершенно то­ждественна с точкой зрения октябристов и выражает не что иное, как стремление «культурного» капитала организовать оглупление народа религиозным дурма­ном посредством более тонких средств церковного обмана, чем те, которые практиковал живущий в ста­рине рядовой российский «батюшка».

Чтобы держать народ в духовном рабстве, нужен тес­нейший союз церкви с черной сотней, — говорил устами Пуришкевича дикий помещик и старый держиморда. Ошибаетесь,   гг.,   возражает   им   устами   Караулова

436

контрреволюционный буржуа: вы только окончатель­но оттолкнете народ от религии такими средствами. Давайте-ка действовать поумнее, похитрее, поискус­нее, — уберем прочь слишком глупого и грубого черно­сотенца, объявим борьбу с «денационализацией церкви», напишем на знамени «золотые слова» епископа Евло­гия, что церковь выше политики, — только при таком способе действия мы сумеем одурачить хоть часть отста­лых рабочих и, в особенности, мещан и крестьян, мы сумеем помочь обновленной церкви выполнить ее «вели­кое, святое дело» поддержания духовного рабства народ­ных масс.

Наша либеральная печать, вплоть до газеты «Речь», усиленно порицала в последнее время Струве и К º как авторов сборника «Вехи». Но официальный оратор партии к.-д. в Государственной думе, Караулов, пре­восходно разоблачил все гнусное лицемерие этих попреков и этих отречений от Струве и К º. Что у Кара­улова и у Милюкова на уме, то у Струве на языке. Либералы порицают Струве только за то, что он неосто­рожно выболтал правду, что он слишком раскрыл карты. Либералы, порицающие «Вехи» и продолжающие под­держивать партию к.-д., обманывают народ самым бессовестным образом, осуждая неосторожно-откро­венное слово и продолжая делать то самое дело, которое этому слову соответствует.

О поведении трудовиков в Думе во время прений по разбираемым вопросам приходится сказать немногое. Как и всегда, обнаружилась яркая разница между трудовиками-крестьянами и трудовиками-интеллиген­тами к невыгоде для последних с их большей готов­ностью следовать за к.-д. Крестьянин Рожков, правда, обнаружил своей речью всю свою политическую бессо­знательность: он тоже повторил пошлость кадетов насчет того, что Союз русского народа помогает не укре­плять, а разрушать веру, он не сумел изложить ника­кой программы. Но зато, когда он бесхитростно стал рассказывать голую, неприкрашенную правду о поборах духовенства, о вымогательствах попов, о том, как тре­буют за брак кроме денег «бутылку водки, закуски

437

в фунт чаю, а иногда спрашивают такое, что с трибуны я и боюсь говорить» (16 апреля, стр. 2259 стенографи­ческого отчета), — черносотенная Дума не вытерпела, раздался дикий вой с правых скамей. «Что это за изде­вательство? что за безобразие?» — вопили черносотенцы, чувствуя, что простая мужицкая речь о поборах с изло­жением «таксы» за требы революционизирует массы больше, чем какие угодно теоретические или тактиче­ские противорелигиозные и противоцерковные заявле­ния. И шайка зубров, отстаивающих самодержавие в III Думе, запугала своего лакея, председателя Мейен­дорфа, и заставила его лишить слова Рожкова (социал-демократы, к которым присоединились некоторые тру­довики, к.-д. и пр., подали протест против этого поступка председателя).

Речь трудовика-крестьянина Рожкова, несмотря на чрезвычайную ее элементарность, превосходно пока­зала всю пропасть между лицемерной, рассчитанно-реакционной защитой религии кадетами и примитивной, бессознательной, рутинной религиозностью мужика, в котором условия его жизни порождают — против его воли и помимо его сознания — действительно ре­волюционное озлобление против поборов и готовность решительной борьбы с средневековьем. Кадеты — пред­ставители контрреволюционной буржуазии, которая хочет обновить и укрепить религию против народа. Рожковы — представители революционной буржуаз­ной демократии, неразвитой, бессознательной, забитой, несамостоятельной, раздробленной, но таящей в себе далеко и далеко еще не исчерпанные запасы революцион­ной энергии в борьбе с помещиками, с попами, с само­державием.

Интеллигент-трудовик Розанов приближался к каде­там гораздо менее бессознательно, чем Рожков. Роза­нов сумел сказать об отделении церкви от государства, как требовании «левых», но он не удержался от реак­ционных, мещанских фраз об «изменении избиратель­ного закона в том направлении, чтобы духовенство было устранено от участия в политической борьбе». Революционность,   которая   сама   собой   прорывается

438

у типичного, среднего мужика, когда он начинает гово­рить правду о своем житье-бытье, исчезает у трудовика-интеллигента, сменяясь расплывчатой, а иногда и прямо гнусной фразой. В сотый и в тысячный раз мы видим подтверждение той истины, что, только идя за проле­тариатом, способны русские крестьянские массы сверг­нуть давящий и губящий их гнет крепостников-земле­владельцев, крепостников в рясах, крепостников-само­державщиков.

Представитель рабочей партии и рабочего класса, с.-д. Сурков, один из всей Думы поднял прения на действительно принципиальную высоту и сказал без обиняков, как относится к церкви и религии проле­тариат, как должна относиться к ней вся последователь­ная и жизнеспособная демократия. «Религия есть опиум народа»... «Ни одного гроша народных денег этим кро­вавым врагам народа, затемняющим народное созна­ние», — этот прямой, смелый, открытый боевой клич социалиста прозвучал как вызов черносотенной Думе и отозвался в миллионах пролетариев, которые распро­странят его в массах, которые сумеют, когда придет время, претворить его в революционное действие.

«Социал-Демократ» № 6,

4 (17) июня 1909 г.

Печатается по тексту

газеты «Социал-демократ»

 

_____________________



167 «Голос Москвы» — ежедневная газета, орган октябристов — контрреволюционной партии крупной промышленной бур­жуазии и крупных помещиков; выходила в Москве с 1905 по 1915 год. — 434.