187

О «ВЕХАХ» 77

Известный сборник «Вехи», составленный влиятель­нейшими к.-д. публицистами, выдержавший в короткое время несколько изданий, встреченный восторгом всей реакционной печати, представляет из себя настоящее знамение времени. Как бы ни «исправляли» к.-д. газеты слишком бьющие в нос отдельные места «Вех», как бы ни отрекались от них отдельные кадеты, совершенно бессильные повлиять на политику всей к.-д. партии или задающиеся целью обмануть массы насчет истин­ного значения этой политики, — остается несомненный факт, что «Вехи» выразили несомненную суть современ­ного кадетизма. Партия кадетов есть партия «Вех».

Ценя выше всего развитие политического и клас­сового сознания масс, рабочая демократия должна приветствовать «Вехи», как великолепное разоблаче­ние идейными вождями кадетов сущности их политиче­ского направления. «Вехи» написаны господами: Бер­дяевым, Булгаковым, Гершензоном, Кистяковским, Струве, Франком и Изгоевым. Одни уж эти имена известных депутатов, известных ренегатов, известных кадетов говорят достаточно много за себя. Авторы «Вех» выступают как настоящие идейные вожди целого общественного направления, давая в сжатом наброске целую энциклопедию по вопросам философии, религии, политики, публицистики, оценки всего освободительного движения и всей истории русской демократии. Назвав «Вехи» «сборником статей о русской интеллигенции»,


168

авторы сузили этим подзаголовком действительную тему своего выступления, ибо «интеллигенция» вы­ступает у них на деле в качестве духовного вождя, вдохновителя и выразителя всей русской демократии и всего русского освободительного движения. «Вехи» — крупнейшие вехи на пути полнейшего разрыва русского кадетизма и русского либерализма вообще с русским освободительным движением, со всеми его основными задачами, со всеми его коренными традициями.

I

Энциклопедия либерального ренегатства охватывает три основные темы: 1) борьба с идейными основами всего миросозерцания русской (и международной) демо­кратии; 2) отречение от освободительного движения недавних лет и обливание его помоями; 3) открытое провозглашение своих «ливрейных» чувств (и соответ­ствующей «ливрейной» политики) по отношению к октя­бристской буржуазии, по отношению к старой власти, по отношению ко всей старой России вообще.

Авторы «Вех» начинают с философских основ «интел­лигентского» миросозерцания. Красной нитью прохо­дит через всю книгу решительная борьба с материа­лизмом, который аттестуется не иначе, как догматизм, метафизика, «самая элементарная и низшая форма философствования» (стр. 4 — ссылки относятся к 1-му изданию «Вех»). Позитивизм осуждается за то, что он был «для нас» (т. е. для уничтоженной «Вехами» русской «интеллигенции») «тождественен с материалистической метафизикой» или истолковывался «исключительно в духе материализма» (15), тогда как — «ни один мис­тик, ни один верующий не может отрицать научного позитивизма и науки» (11). Не шутите! «Вражда к идеа­листическим и религиозно-мистическим тенденциям» (6) — вот за что нападают «Вехи» на «интеллигенцию». «Юркевич был, во всяком случае, настоящим филосо­фом по сравнению с Чернышевским» (4).

Вполне естественно, что, стоя на этой точке зрения, «Вехи» неустанно громят атеизм «интеллигенции» и стремятся со всей решительностью и во всей полноте

169

восстановить религиозное миросозерцание. Вполне есте­ственно, что, уничтожив Чернышевского, как философа, «Вехи» уничтожают Белинского, как публициста. Белин­ский, Добролюбов, Чернышевский — вожди «интелли­гентов» (134, 56, 32, 17 и др.). Чаадаев, Владимир Соловьев, Достоевский — «вовсе не интеллигенты». Первые — вожди направления, с которым «Вехи» воюют не на живот, а на смерть. Вторые «неустанно твердили» то именно, что твердят и «Вехи», но «их не слушали, интел­лигенция шла мимо них», гласит предисловие к «Вехам».

Читатель уже может видеть отсюда, что не на «интел­лигенцию» нападают «Вехи», это только искусствен­ный, запутывающий дело, способ выражения. Нападе­ние ведется по всей линии против демократии, против демократического миросозерцания. А так как идейным вождям партии, которая рекламирует себя, как «кон­ституционно-демократическую», неудобно назвать вещи их настоящими именами, то они позаимствовали терми­нологию у «Московских Ведомостей» 78, они отрекаются не от демократии, — (какая недостойная клевета!), — а только от «интеллигентщины».

Письмо Белинского к Гоголю, вещают «Вехи», есть «пламенное и классическое выражение интеллигент­ского настроения» (56). «История нашей публицистики, начиная после Белинского, в смысле жизненного разу­мения — сплошной кошмар» (82).

Так, так. Настроение крепостных крестьян против крепостного права, очевидно, есть «интеллигентское» настроение. История протеста и борьбы самых широких масс населения с 1861 по 1905 год против остатков кре­постничества во всем строе русской жизни есть, оче­видно, «сплошной кошмар». Или, может быть, по мне­нию наших умных и образованных авторов, настроение Белинского в письме к Гоголю не зависело от настрое­ния крепостных крестьян? История нашей публици­стики не зависела от возмущения народных масс остат­ками крепостнического гнета?

«Московские Ведомости» всегда доказывали, что рус­ская демократия, начиная хотя бы с Белинского, отнюдь не выражает интересов самых широких масс населения

170

в борьбе за элементарнейшие права народа, нарушаемые крепостническими учреждениями, а выражает только «интеллигентское настроение».

Программа «Вех» и «Московских Ведомостей» оди­накова и в философии, и в публицистике. Но в фило­софии либеральные ренегаты решились сказать всю правду, раскрыть всю свою программу (война материа­лизму и материалистически толкуемому позитивизму; восстановление мистики и мистического миросозерца­ния), а в публицистике они виляют, вертятся, иезуит­ничают. Они порвали с самыми основными идеями демо­кратии, с самыми элементарными демократическими тенденциями, но делают вид, что рвут только с «интел­лигентщиной». Либеральная буржуазия решительно повернула от защиты прав народа к защите учреждений, направленных против народа. Но либеральные поли­тиканы желают сохранить название «демократов».

Тот же самый фокус, который проделали над письмом Белинского к Гоголю и над историей русской публици­стики, проделывается над историей недавнего движения.

II

В   действительности   нападение   ведется   в   «Вехах» только на такую интеллигенцию, которая была вырази­телем  демократического  движения,   и  только  за  то, в  чем  она  проявила  себя,   как  настоящий  участник этого движения. «Вехи» с бешенством нападают на интел­лигенцию именно за то, что эта «маленькая подпольная секта вышла на свет божий, приобрела множество по­следователей  и  на   время   стала   идейно-влиятельной и даже реально могущественной» (176). Либералы со­чувствовали   «интеллигенции»  и  тайком  поддержива­ли иногда ее, пока она оставалась только маленькой подпольной сектой, пока она не приобрела множества последователей, пока она не становилась реально мо­гущественной;   это  значит:  либерал  сочувствовал  де­мократии, пока демократия не приводила в движение настоящих масс, ибо без вовлечения масс она только служила своекорыстным целям либерализма, она толь­ко помогала верхам либеральной буржуазии пододви-

171

нуться к власти. Либерал отвернулся от демократии, когда она втянула массы, начавшие осуществлять свои задачи, отстаивать свои интересы. Под прикрытием кри­ков против демократической «интеллигенции», война кадетов ведется на деле против демократического дви­жения масс. Одно из бесчисленных наглядных разобла­чений этого в «Вехах» состоит в том, что великое обще­ственное движение конца XVIII века во Франции они объявляют «примером достаточно продолженной интел­лигентской революции, с обнаружением всех ее духов­ных потенций» (57).

Не правда ли, хорошо? Французское движение кон­ца XVIII века представляет из себя, изволите видеть, не образец самого глубокого и широкого демократи­ческого движения масс, а образец «интеллигентской» революции! Так как нигде в мире и никогда демокра­тические задачи не осуществлялись без движения од­нородного типа, то совершенно очевидно, что идейные вожди либерализма порывают именно с демократией.

В русской интеллигенции «Вехи» бранят именно то, что является необходимым спутником и выражением всякого демократического движения. «Прививка поли­тического радикализма интеллигентских идей к соци­альному радикализму народных инстинктов * совер­шилась с ошеломляющей быстротой» (141) — и в этом была «не просто политическая ошибка, не просто грех тактики. Тут была ошибка моральная». Там, где нет исстрадавшихся народных масс, не может быть и демо­кратического движения. А демократическое движение отличается от простого «бунта» как раз тем, что оно идет под знаменем известных радикальных политических идей. Демократическое движение и демократические идеи не только политически ошибочны, не только так­тически неуместны, но и морально греховны, — вот к чему сводится истинная мысль «Вех», ровно ничем не отличающаяся от истинных мыслей Победоносцева. Победоносцев только честнее и прямее говорил то, что говорят Струве, Изгоевы, Франки и К°.

* «Исстрадавшихся народных масс», - говорится на той же странице, двумя строками ниже.

172

Когда «Вехи» приступают к более точному определе­нию содержания ненавистных «интеллигентских» идей, они, естественно, говорят о «левых» идеях вообще, о народнических и марксистских, в частности. Народни­ки обвиняются в «ложной любви к крестьянству», мар­ксисты — «к пролетариату» (9). И те и другие уничто­жаются в пух и прах за «народопоклонничество» (59, 59—60). У ненавистного «интеллигента» «бог есть народ, единственная цель есть счастие большинства» (159). «Бурные речи атеистического левого блока» (29), — вот что всего больше запомнилось во II Думе кадету Булгакову, вот что особенно возмутило его. И нет ни малейшего сомнения, что Булгаков выразил здесь не­сколько рельефнее, чем иные, общекадетскую психоло­гию, выразил заветные думы всей кадетской партии.

Что для либерала стирается различие между народ­ничеством и марксизмом, — это не случайно, а неиз­бежно, оно не «фортель» литератора (прекрасно знаю­щего эти различия), а закономерное выражение совре­менной сущности либерализма. Ибо в данное время либеральной буржуазии в России страшно и нена­вистно не столько социалистическое движение рабочего класса в России, сколько демократическое движение и рабочих и крестьян, т. е. страшно и ненавистно то, что есть общего у народничества и марксизма, их защита демократии путем обращения к массам. Для современ­ной эпохи характерно то, что либерализм в России решительно повернул против демократии; совершенно естественно, что его не интересуют ни различия внут­ри демократии, ни дальнейшие цели, виды и перспек­тивы, открывающиеся на почве осуществленной демо­кратии.

Словечки, вроде «народопоклонничество», так и ки­шат в «Вехах». Это не удивительно, ибо либеральной буржуазии, испугавшейся народа, ничего не остается, как кричать о «народопоклонничестве» демократов. Отступления нельзя не прикрыть особенно громким барабанным боем. Нельзя же, в самом деле, прямо отрицать, что обе первые Думы выражали именно в лице рабочих и крестьянских депутатов настоящие

173

интересы, требования, взгляды рабочих и крестьянских масс. А между тем именно эти «интеллигентные» депу­таты * и внушили кадетам бездонную ненависть к «ле­вым» за разоблачение вечных кадетских отступлений от демократизма. Нельзя же, в самом деле, прямо отри­цать хотя бы и «четыреххвостку» 79; а между тем ни один сколько-нибудь честный политический деятель не усумнился в том, что выборы по «четыреххвостке», выборы действительно демократические, дали бы в со­временной России подавляющее большинство депутатам трудовикам вместе с депутатами рабочей партии.

Ничего не остается повернувшей вспять либеральной буржуазии, как прикрывать свой разрыв с демократи­ей словечками из словаря «Московских Ведомостей» и «Нового Времени»; эти словечки положительно пестрят весь сборник «Вех».

«Вехи» — сплошной поток реакционных помоев, вы­литых на демократию. Понятно, что публицисты «Но­вого Времени», Розанов, Меньшиков и А. Столыпин, бросились целовать «Вехи». Понятно, что Антоний Во­лынский пришел в восторг от этого произведения вож­дей либерализма.

«Когда интеллигент, — пишут «Вехи», — размышлял о своем долге перед народом, он никогда не додумы­вался до того, что выражающаяся в начале долга идея личной ответственности должна быть адресована не только к нему, интеллигенту, но и к народу» (139). Демократ размышлял о расширении прав и свободы народа, облекая эту мысль в слова о «долге» высших классов перед народом. Демократ никогда не мог доду­маться и никогда не додумается до того, что в дорефор­менной стране или в стране с «конституцией» 3 июня может зайти речь об «ответственности» народа перед правящими классами. Чтобы «додуматься» до этого, демократ, или якобы демократ, должен окончательно превратиться в контрреволюционного либерала.

* Извращение «Вехами» обычного смысла слова «интеллигент» прямо-таки забавно. Достаточно перелистать списки депутатов обеих первых Дум, чтобы сразу увидеть подавляющее большинство крестьян у трудовиков, преобладание рабочих у с.-д. и сосредоточение массы буржуазной интел­лигенции у к.-д.

174


«Эгоизм, самоутверждение — великая сила, — чи­таем мы в «Вехах», — именно она делает западную бур­жуазию могучим бессознательным орудием божьего дела на земле» (95). Это не что иное, как приправленный лампадным маслом пересказ знаменитого «Enrichissez-vous! — обогащайтесь!» или нашего российского: «мы ста­вим ставку на сильных» 80. Когда буржуазия помогала народу бороться за свободу, она объявляла эту борьбу божьим делом. Когда она испугалась народа и повер­нула к поддержке всякого рода средневековья против народа, — она объявила божьим делом «эгоизм», обо­гащение, шовинистическую внешнюю политику и т. п. Это было везде в Европе. Это повторяется и в России.

«Актом 17 октября по существу и формально рево­люция должна была бы завершиться» (136). Это и есть альфа и омега октябризма, т. е. программы контррево­люционной буржуазии. Октябристы всегда это гово­рили и сообразно с этим открыто действовали. Кадеты действовали тайком так же (начиная с 17 октября), но желали прикидываться при этом демократами. Для успеха дела демократии полная, ясная, открытая раз­межевка между демократами и ренегатами — самая полезная, самая необходимая вещь. Надо использо­вать «Вехи» для этого нужного дела. «Надо иметь, наконец, смелость сознаться, — пишет ренегат Изго­ев, — что в наших Государственных думах огромное большинство депутатов, за исключением трех-четы­рех десятков к.-д. и октябристов, не обнаружило зна­ний, с которыми можно было бы приступить к управ­лению и переустройству России» (208). Ну, разумеется, где же мужицким депутатам трудовикам или каким-то рабочим браться за такое дело. Для этого нужно большинство к.-д. и октябристов, а для такого боль­шинства нужна III Дума...

А чтобы народ и народопоклонники понимали свою «ответственность» перед вершителями дел в III Думе и в третьедумской России, для этого нужно пропове­довать народу — вместе с Антонием Волынским — «покаяние» («Вехи», 26), «смирение» (49), борьбу с «гор­дыней интеллигента» (52), «послушание» (55), «простую,

175

грубую пищу старого моисеева десятословия» (51), борьбу с «легионом бесов, вошедших в гигантское тело России» (68). Если крестьяне выбирают трудовиков, а рабочие — социал-демократов, это, разумеется, — именно такое бесовское наваждение, ибо, собственно говоря, по натуре своей, как давно уже открыли Кат­ков и Победоносцев, народ питает «ненависть к интел­лигенции» (87; читай: к демократии).

Русские граждане должны поэтому — научают нас «Вехи» — «благословлять эту власть, которая одна сво­ими штыками и тюрьмами еще ограждает нас («интел­лигентов») от ярости народной» (88).

Эта тирада хороша тем, что откровенна, — полезна тем, что вскрывает правду относительно действительной сущности политики всей к.-д. партии за всю полосу 1905—1909 годов. Эта тирада хороша тем, что вскрывает в краткой и рельефной форме весь дух «Вех». А «Вехи» хороши тем, что вскрывают весь дух действительной политики русских либералов и русских кадетов, в том числе. Вот почему кадетская полемика с «Вехами», кадетское отречение от «Вех» — одно сплошное лицеме­рие, одно безысходное празднословие. Ибо на деле кадеты, как коллектив, как партия, как общественная сила, вели и ведут именно политику «Вех». Призы­вы идти в булыгинскую Думу в августе и сентябре 1905 года, измена делу демократии в конце того же года, систематическая боязнь народа и народного движения и систематическая борьба с депутатами рабочих и крестьян в обеих первых Думах, голосование за бюд­жет, речи Караулова о религии и Березовского об аграр­ном вопросе в III Думе, поездка в Лондон, — все это бесчисленные вехи именно той, именно такой поли­тики, которая идейно провозглашена в «Вехах».

Русская демократия не может сделать ни шага вперед, пока она не поймет сути этой политики, не поймет ее классовых корней.

«Новый День» № 15,

13 декабря 1909 г.

Подпись:   В.  И л ъ и н

 

Печатается по тексту газеты «Новый День»

 



ПРИМЕЧАНИЯ                                                                 479

77 До появления настоящей статьи Ленин прочитал в Льеже 29 октября (н. ст.) 1909 года публичный реферат «Идеология контрреволюционной буржуазии»; 26 ноября Ленин вы­ступил в Париже с рефератом «Идеология контрреволю­ционного либерализма (Успех «Вех» и его общественное значение)»; план этого реферата — см. в настоящем томе, стр. 427. — 167.

78 «Московские Ведомости» — газета, издававшаяся с 1756 года Московским университетом первоначально в виде неболь­шого листка. С 1863 года газета перешла в руки М. Н. Кат­кова, стала монархо-националистическим органом, прово­дившим взгляды наиболее реакционных слоев помещиков и духовенства. С 1905 года — один из главных органов черно­сотенцев. Выходила до Великой Октябрьской социалисти­ческой революции. — 169.

79 «Четыреххвостка» — сокращенное название демократиче­ской избирательной системы, включавшей четыре требо­вания: всеобщее, равное, прямое и тайное избирательное право. — 173.

80 Фразой «Обогащайтесь, господа, и вы будете избирателями» отвечал на требование снижения высокого имущественного избирательного ценза Гизо, фактический глава француз­ского правительства в 1840—1848 годы, официально назна­ченный председателем Совета министров в 1847 году.

480

Словами о том, что правительство «ставило ставку не на убогих и пьяных, а на крепких и на сильных» П. А. Столыпин выразил в своей речи на заседании III Государственной думы 5 (18) декабря 1908 года основное содержание указа от 9 (22) ноября 1906 года. — 174.