227

О ВРЕМЕННОМ РЕВОЛЮЦИОННОМ

ПРАВИТЕЛЬСТВЕ[1]

 

Напечатано 3 и 9 июня                                                Печатается по тексту газеты,

(21 и 27 мая) 1905 г.                                           сверенному с рукописью

в газете «Пролетарий» №№ 2 и 3

229

СТАТЬЯ ПЕРВАЯ

ИСТОРИЧЕСКАЯ СПРАВКА ПЛЕХАНОВА

 

Третий съезд партии принял резолюцию по вопросу о временном революционном правительстве. Резолюция эта выражает именно ту позицию, которую занимали мы в газете «Вперед». Мы намерены приступить теперь к подробному разбору всех возражений против нашей позиции и к разъяснению со всех сторон истинного принципиального смысла и практического значения съездовской резолюции. Начнем с попытки Плеханова поставить этот вопрос на строго принципиальную почву. Плеханов озаглавил свою статью: «К вопросу о захвате власти». Он критикует «тактику, направляемую (оче­видно «Вперед») к захвату пролетариатом политической власти». На самом деле, как прекрасно знает всякий, знакомый с «Вперед», никогда «Вперед» вопроса о захвате власти не поднимал и никакой «тактики к захвату» не направлял. Плеханов старается подменить действи­тельно обсуждавшийся вопрос другим, вымышленным; чтобы убедиться в этом, стоит только припомнить ход спора.

Мартынов первый выдвинул вопрос в своих знамени­тых «Двух диктатурах». Он утверждал, что если наша партия примет руководящее участие в восстании, то отсюда, в случае успеха, вытечет необходимость участия ее во временном революционном правитель­стве, а таковое участие принципиально недопустимо и

230

ни к чему, кроме гибельного и компрометирующего исхода, привести не может. «Искра» защищала эту позицию. «Вперед» возражал, что такой исход, напро­тив, есть наиболее желательный, что участие социал-демократии во временном революционном правитель­стве, равносильное демократической диктатуре про­летариата и крестьянства, допустимо, что без такой диктатуры не удастся отстоять республику. Итак, обе спорившие стороны, отвечая на вопрос, поставленный Мартыновым, принимали два предположения и расхо­дились в выводах из них: обе принимали 1) руководящее участие партии пролетариата в восстании; 2) победу восстания и полное свержение самодержавия; расхо­дились они в оценке тактических выводов из этих пред­положений. Неужели это похоже на «тактику, напра­вляемую (!!) к захвату (??) власти»? Неужели не ясно, что Плеханов стремится уклониться от мартынов­ской постановки вопроса, обсуждавшейся «Искрой» и «Вперед»? Мы спорили о том, опасно ли, гибельно ли победоносное проведение восстания, раз оно может привести к необходимости участия во временном рево­люционном правительстве. Плеханов выражает жела­ние поспорить о том, следует ли направлять тактику к захвату власти. Боимся, что желание Плеханова (понятное лишь с точки зрения затушевывания марты­новской постановки вопроса) останется невинным пожеланием, ибо никто на эту тему не спорил и не спорит.

Какое значение имеет этот подмен вопроса во всей аргументации Плеханова, видно особенно наглядно из эпизода с «виртуозами филистерства». Плеханову не дает покоя это, употребленное «Вперед», выражение. Пле­ханов возвращается к нему раз семь, грозно и гневно уверяя своих читателей, что «Вперед» дерзнул Маркса и Энгельса назвать этим не слишком лестным эпите­том, что «Вперед» начинает «критиковать» Маркса и проч. и т. д. Мы прекрасно понимаем, что Плеха­нову, задавшемуся целью реабилитировать Мартынова и «разнести» «Вперед», было бы весьма приятно, если бы «Вперед» сказал хоть что-либо похожее на при-

231

писываемую ему Плехановым нелепость. Но дело-то в том что ничего подобного «Вперед» не говорил, и всякий внимательный читатель легко разоблачит Пле­ханова, который запутал интересный принципиальный вопрос совершенно пустяковинной и мелочной при­диркой.

Как ни скучно отвечать на придирки, но приходится подробно разъяснять, в чем на самом деле состоял этот эпизод с пресловутыми «виртуозами филистерства». «Вперед» рассуждал так. Мы все говорим о завоевании республики. Чтобы завоевать ее на деле, необходимо, чтобы мы стали «вместе бить» самодержавие, — мы, т. е. революционный народ, пролетариат и крестьянство. Но этого еще недостаточно. Недостаточно даже «вместе добить» самодержавие, т. е. совершенно свергнуть самодержавное правительство. Необходимо еще «вместе отбить» неизбежно предстоящие отчаянные попытки восстановить свергнутое самодержавие. Это «вместе отбить», примененное к революционной эпохе, есть не что иное, как революционная демократическая дик­татура пролетариата и крестьянства, есть участие пролетариата в революционном правительстве. Поэтому люди, пугающие рабочий класс возможной перспек­тивой этой диктатуры, т. е. такие люди, как Мар­тынов и Л. Мартов в новой «Искре», впадают в противоречие с своим собственным лозунгом борьбы за республику и доведения революции до конца. Эти люди, в сущности, рассуждают так, как будто они хо­тят ограничить, урезать свою борьбу за свободу, — именно отмерить себе наперед самый скромный ку­сочек завоеваний, какую-нибудь куцую конституцию вместо республики. Такие люди, говорил «Вперед», филистерски опошляют известное марксистское по­ложение о трех главных силах революции XIX (и XX) века и трех основных стадиях ее. Это положение состоит в том, что первая стадия революции есть ограничение абсолютизма, удовлетворяющее бур­жуазию; вторая — завоевание республики, удовлетво­ряющее «народ», т. е. крестьянство и мелкую бур­жуазию вообще; третья — социалистический переворот,

232

который один только способен удовлетворить про­летариат. «Эта картина верна в общем и целом», писал «Вперед». Перед нами действительно подъем на эти три различные схематические ступеньки, раз­личные по тому, какие классы могут в лучшем случае сопровождать нас в этом подъеме. Но если мы эту вер­ную марксистскую схему трех ступеней будем понимать так, что до всякого подъема надо отмеривать себе напе­ред скромненькую меру, например, не более одной ступени, если мы по этой схеме будем, до всякого подъема, «составлять себе план деятельности в револю­ционную эпоху», то мы будем виртуозами филистер­ства.

Вот каково было рассуждение «Вперед» в № 14[a]. И вот тут-то вздумал придраться Плеханов к послед­ним подчеркнутым словам. «Вперед» — объявляет он с торжеством — тем самым обозвал Маркса фили­стером, ибо Маркс именно по этой схеме составлял себе план деятельности в самую революционную эпоху!

Доказательство? Доказательство состоит в том, что в 1850 году, когда революционный народ Германии потерпел поражение в борьбе 1848—1849 годов, не су­мев добить самодержавия, когда либеральная буржуа­зия уже получила куцую конституцию и перешла на сторону реакции, — одним словом, когда германское демократически-революционное движение поднялось только на одну первую ступеньку и остановилось, бессильное подняться выше, тогда... тогда Маркс говорил, что новый революционный подъем будет подъемом на вторую ступеньку.

Вы улыбаетесь, читатель? Силлогизм у Плеханова получился, в самом деле, немножечко... как бы это помягче выразиться?.. «диалектический». Так как Маркс в соответствующий конкретный момент конкретной демократической революции говорил, что после проис­шедшего подъема на первую ступень предстоит подъем на вторую, — то поэтому лишь «критики» Маркса

233

могут называть филистерами людей, которые до подъ­ема на первую ступень пугают нас ужасной перспек­тивой прыжка (в случае особенно удачно организо­ванного и проведенного восстания) на две ступени сразу.

Да. да, нехорошая вещь «критика» Маркса... и не очень хорошая вещь — неудачная ссылка на Маркса. Мартынов неудачно истолковал Маркса. Плеханов неудачно защитил Мартынова.

И пусть не делает из наших слов какой-нибудь придирчивый читатель того вывода, будто мы проповедуем «тактику, направленную» к обязательным прыжкам через ступеньку, независимо от соотношения общественных сил. Нет, мы никакой подобной тактики не про­поведуем. Мы боремся только против влияния на пролетариат людей, способных говорить о республике в о доведении революции до конца и в то же время стращающих себя и других возможностью участия в демократической диктатуре. Мы замечали уже в № 14 «Вперед», что после теперешнего революцион­ного подъема реакция, конечно, будет неизбежна, но она тем меньше отнимет у нас свободы, чем больше завоюем мы теперь и чем беспощаднее мы будем давить и уничтожать контрреволюционные силы в эпоху возможной (и желательной) демократической дикта­туры. Мы замечали также в № 14 «Вперед», что са­мый вопрос об этой диктатуре имеет смысл лишь при допущении такого хода событий, когда демократическая революция доходит до полного низвержения абсолю­тизма, до республики, а не останавливается на пол­дороге.

Перейдем теперь от эпизода с «виртуозами филистер­ства» к содержанию знаменитого «Обращения» (Цен­трального Комитета Союза Коммунистов к членам Союза, в марте 1850 года), цитируемого Плехановым. В этом чрезвычайно интересном и поучительном «Обращении» (которое стоило бы перевести целиком на русский язык) Маркс рассматривает конкретную политическую ситуа­цию в Германии в 1850 г., указывает на вероятность но­вого политического взрыва, констатирует неизбежность

234

перехода власти, в случае революции, к республи­канской, мелкобуржуазной демократической партии и анализирует тактику пролетариата. Особо рассматри­вая тактику до революции, в момент ее и после победы мелкобуржуазной демократии, Маркс настаивает на необходимости создания «самостоятельной тайной и открытой организации рабочей партии», борется всеми силами против «принижения ее до роли придатка официальной буржуазной демократии», подчеркивает важность вооружения рабочих, образования самостоя­тельной пролетарской гвардии, строгого надзора проле­тариев за предательской мелкобуржуазной демокра­тией и т. д.

Во всем «Обращении» ни слова не говорится ни об участии рабочей партии во временном революционном правительстве, ни о революционной демократической диктатуре пролетариата и крестьянства. Плеханов вы­водит отсюда, что Маркс «как видно не допускал даже и мысли о том, что политические представители револю­ционного пролетариата могут вместе с представителями мелкой буржуазии трудиться над созданием нового общественного строя». Логика этого вывода хромает. Маркс не поднимает вопроса об участии рабочей партии во временном революционном правительстве, а Плеха­нов заключает, что Маркс решает этот вопрос вообще и принципиально в безусловно отрицательном духе. Маркс говорит только о конкретной ситуации, Плеханов делает общий вывод, не рассматривая вовсе вопроса в его конкретности. А между тем, достаточно взглянуть на некоторые места «Обращения», опущенные Пле­хановым, чтобы видеть полную неправильность его вы­водов.

«Обращение» писано на основании опыта двух лет революционной эпохи, 1848 и 1849. Результаты этого опыта Маркс формулирует так: «В то же самое время (т. е. именно в 1848—1849 гг.) прежняя крепкая орга­низация Союза Коммунистов значительно ослабла. Большая часть членов, непосредственно участвовавшая в революционном движении, думала, что время тайных обществ миновало и что достаточно одной открытой

235

деятельности. Отдельные округа и общины (Gemeinden) стали запускать свои сношения с Центральным Комите­том я постепенно прекратили их вовсе. Таким образом, в то время как демократическая партия, партия мелкой буржуазии, все более организовывалась в Германии, рабочая партия потеряла свою единственную прочную опору, сохранилась в организованном виде самое большее в отдельных местностях для местных целей и в силу этого попала в общем всецело под господство и под руководство мелкобуржуазных демократов»[b]. И на следующей странице «Обращения» Маркс заявляет: «В настоящее время, когда предстоит новая револю­ции,.. крайне важно, чтобы рабочая партия выступала возможно более организованной, возможно более единодушной и возможно более самостоятель­ней, веди она не хочет снова, как в 1848 г., быть эксплуатированной буржуазией и идти у нее на бук­сире».

Вдумайтесь хорошенько в значение этих категори­ческих утверждений! После 2-х лет открытой револю­ция, после победы народного восстания в Берлине, после созыва революционного парламента, после того, как часть страны находилась в открытом восстании и власть временно переходила в руки революцион­ных правительств, — Маркс констатирует поражение революционного народа и, в отношении партийной организованности,  выигрыш мелкобуржуазной де­мократии, проигрыш рабочей партии. Разве это не указывает яснее ясного на такую политическую ситуацию, когда вопроса об участии рабочей партии в правительстве не к чему было и ставить? После 2-х лет рево­люционной эпохи, когда Маркс в течение девяти ме­сяцев издавал открыто самую революционную газету рабочей партии, приходится констатировать пол­ную дезорганизацию этой партии, полное отсутствие

 

 

236

сколько-нибудь  резко выраженной пролетарской струи в общем течении (рабочие братства Стефана Борна[2] слишком незначительны), полное подпадение пролетариата не только под господство, но и под руководство буржуазии! Очевидно, что экономиче­ские отношения были еще крайне неразвиты, крупная промышленность почти отсутствовала, никакого са­мостоятельного рабочего движения в сколько-нибудь серьезных размерах не было, мелкая буржуазия гос­подствовала безраздельно. Понятно, что при таких условиях писателю, разбирающему конкретную ситуа­цию, нельзя было даже допускать мысли о возможности участия рабочей партии во временном правительстве. Понятно, что Маркс должен был в своем «Обращении» вдалбливать (извините за выражение) членам Союза Коммунистов такие истины, которые нам теперь ка­жутся азбучными. Маркс должен был доказывать необ­ходимость выставления рабочими особых кандидатов при выборах независимо от буржуазной демокра­тии. Маркс должен был опровергать демократические фразы, что-де отделение рабочих «раскалывает» (это заметьте! раскалывать можно только то, что было вчера еще едино и что продолжает быть идейно единым!) демократическую партию. Маркс должен был пред­остерегать членов Союза Коммунистов от увлече­ния этими фразами. Маркс должен был, от имени ЦК Союза, обещать при первой возможности созыв съезда рабочей партии для централизации рабочих клубов, — в течение революционных лет 1848—1849 не было еще налицо условий для того, чтобы допу­скать мысль о возможности особого съезда рабочей пар­тии!

Вывод отсюда ясен: в знаменитом «Обращении» Маркс совершенно не касается вопроса о принципиальной допустимости участия пролетариата во временном рево­люционном правительстве. Маркс исключительно рас­сматривает конкретную ситуацию Германии в 1850 году. Маркс ни слова не говорит при этом об участии Союза Коммунистов в революционном правительстве потому, что при тогдашних условиях не могло возникнуть и

237

мысли о таком участии от имени рабочей партии в целях демократической диктатуры.

Мысль Маркса состоит вот в чем: мы, немецкие социал-демократы 1850 г., не организованы, мы по­терпели поражение в первый период революции, мы все­цело попали на буксир буржуазии; мы должны ор­ганизоваться самостоятельно, непременно, безусловно, во что бы то ни стало самостоятельно, — иначе и при грядущей победе усилившей свою организацию и мо­гучей мелкобуржуазной партии мы тоже будем в хвосте.

Мысль Мартынова состояла вот в чем: мы, русские е.-д-1905 года, организованы в самостоятельную партию к хотим идти на первый штурм против крепости царизма, идти во главе мелкобуржуазного народа. Но если мы очень уж хорошо. сорганизуем штурм и, боже упаси, победоносно проведем его, то нам придется, пожалуй, участвовать во временном революционном правитель­стве или даже в демократической диктатуре. А это участие принципиально недопустимо.

И Плеханов хочет серьезно уверить кого-нибудь, что можно защитить Мартынова по Марксу? Должно быть, Плеханов считает читателей «Искры» за ребят. Мы же скажем только: одно дело марксизм, другое дело мартыновизм.

---

Чтобы покончить с «Обращением», необходимо еще разъяснить следующее неправильное мнение Плеха­нова. Он указывает справедливо, что в марте 1850 г., когда писалось «Обращение», Маркс верил в дряхлость капитализма, и социалистическая революция казалась ему «совсем близкой». Очень скоро Маркс исправил свою ошибку: уже 15 сентября 1850 г. он разошелся с Шаппером (Шаппер с Виллихом остался в меньшин­стве Союза и вышел из него), который поддался бур­жуазно-демократическому революционаризму или уто­пизму до того, что говорил: «мы должны тотчас достиг­нуть власти или же мы можем лечь спать». Маркс возражал Шапперу, что нельзя считать двигателем

238

революции одну только свою волю вместо действитель­ных условий. Пролетариату, может быть, придется пережить еще 15, 20, 50 лет гражданских войн и между­народных столкновений «не только для того, чтобы изменить эти условия, но и для того, чтобы изменить самих себя, пролетариев, и сделать себя способными к политическому господству»[3]. Плеханов рассказывает вкратце об этой перемене взглядов Маркса и умозаклю­чает:

«Политические задачи пролетариата были бы опреде­лены ими» (Марксом и Энгельсом после этой «перемены») «уже в том предположении, что демократический строй останется господствующим в течение довольно продол­жительного периода. Но именно потому они еще реши­тельнее осудили бы участие социалистов в мелкобуржуаз­ном правительстве» («Искра» № 96).

Это умозаключение Плеханова совершенно непра­вильно. Оно сводится именно к тому смешению социа­листической и демократической диктатуры, за которое мы не раз упрекали Л. Мартова и Мартынова. Маркс и Энгельс в 1850 году не различали демократической и социалистической диктатуры, или вернее вовсе не го­ворили о первой, ибо капитализм казался им дряхлым, а социализм близким. Они не различали поэтому в то время и программы-минимум от программы-максимум. Если же делать это различение (как делаем все мы, марксисты, теперь, воюя из-за непонимания его с бур­жуазно-демократическим революционаризмом «соци­алистов-революционеров»), то надо особо разобрать вопрос о социалистической и демократической дикта­туре. Не делая этого, Плеханов поступает непоследо­вательно. Выбирая уклончивую формулировку, говоря вообще об «участии социалистов в мелкобуржуазном правительстве», он тем самым именно подсовывает вопрос о социалистической диктатуре на место ясно, определенно и точно поставленного вопроса о демо­кратической диктатуре. Он смешивает (употребляя сравнение «Вперед»[c]) участие Мильерана в мини-

239

стерстве рядом с Галифе в эпоху накануне социали­стического переворота с участием Варлена в револю­ционном правительстве рядом с мелкобуржуазными демократами, отстаивавшими и отстоявшими республику. Маркс и Энгельс в 1850 году считали социализм близким и потому недооценивали демократических за­воеваний, которые казались им вполне прочными ввиду несомненной победы мелкобуржуазной демократической партии[4]». 25 лет спустя, в 1875 г., Маркс указы­вая на недемократический строй Германии — «абсолютизм, обшитый парламентскими формами»[5]. 35 лет спустя, в 1885 г., Энгельс предсказывал переход власти в Германия к мелкобуржуазной демократии при гря­дущем европейском потрясении[6]. Отсюда вытекает как раз обратное тому, что хочет доказать Плеханов: если бы Маркс и Энгельс понимали неизбежность сра­внительно продолжительного господства демократического строя, то- они тем больше значения придавали бы демократической диктатуре пролетариата и кресть­янства в целях упрочения республики, полного уни­чтожения всех следов абсолютизма и полной рас­чистки арены для битвы за социализм. Они тем больше осудили бы хвостистов, способных накануне демократического переворота пугать пролетариат возможностью  революционно-демократической  дикта­тур».

Плеханов сам чувствует слабость своей позиции, основанной на кривотолковании «Обращения». Он осторожно оговаривается поэтому, что не претендует своей справкой окончательно исчерпать вопрос, — хотя делает выводы «исчерпывающей» категоричности, не приведя ровно ничего, кроме не относящейся к делу справки, и не попытавшись даже разобрать конкретной поста­новки вопроса, данной «Вперед». Плеханов старается навязать «Вперед» и желание «критиковать» Маркса и точку зрения Маха и Авенариуса. Это покушение его вызывает у нас лишь улыбку: должно быть, плоха пози­ция Плеханова, если он не может найти себе мишени из действительных утверждений «Вперед» и должен

240

выдумывать мишень из сюжетов, совершенно посто­ронних и газете «Вперед» и рассматриваемому во­просу. Наконец, Плеханов ссылается еще на одно до­казательство, которое ему кажется «неотразимым». На самом деле, это доказательство (письмо Энгельса к Турати от 1894 года) совсем уже из рук вон плохо.

Как видно из плехановского изложения этого письма (к сожалению, Плеханов не приводит письма полно­стью и не указывает, было ли оно напечатано и где именно), Энгельс должен был доказывать Турати раз­личие между социалистической и мелкобуржуазной революцией. Этим все сказано, т. Плеханов! Турати — итальянский Мильеран, бернштейнианец, которому Джолити предлагал портфель в своем министерстве. Турати смешивал, очевидно, два переворота самого различного классового содержания. Турати воображал, что он будет проводить интересы господства проле­тариата, а Энгельс разъяснял ему, что при данной ситуации в Италии 1894 года (т. е. несколько де­сятилетий спустя после подъема Италии на «первую ступень», после завоевания политической свободы, позволившей пролетариату открыто, широко и само­стоятельно организоваться!) он, Турати, в министер­стве победившей мелкобуржуазной партии будет от­стаивать и проводить на деле интересы чужого класса, мелкой буржуазии. Мы имеем, следовательно, перед собой один из случаев мильеранизма; против сме­шения мильеранизма с демократической диктатурой «Вперед» прямо восстал, и к доводам «Вперед» Плеха­нов даже не прикоснулся. Мы имеем перед собой харак­терный пример того ложного положения, от которого Энгельс давно предостерегал вождей крайних партий, именно когда они не понимают истинного характера переворота и бессознательно проводят интересы «чу­жого» класса. Ради всего святого, тов. Плеханов, неужели это имеет хоть какое-нибудь отношение к вопросу, возбужденному Мартыновым и разобранно­му «Вперед»? Неужели опасность смешения второй и третьей ступеней людьми, поднявшимися на пер-

241

­вую ступень, может служить оправданием того, чтобы нас перед подъемом на первую ступень пугали перспективой возможного подъема на две ступени сразу??

Нет, «небольшая историческая справка» Плеханова ровнехонько ничего не доказывает. Его принципиаль­ный вывод: «участвовать в революционном правительстве вместе с представителями мелкой буржуазии значит изменить пролетариату» нисколько не подтверждается ссылками на те ситуаций, которые имели место в Гер­мании 1850 и Италии 1894 гг. и которые радикально отличаются от русской в январе и в мае 1905 года. Эти ссылки ничего не дают по вопросу о демократической диктатуре и временном революционном правительстве. А «ели Плеханов хочет применять свой вывод к этому вопросу, если он всякое участие пролетариата в револю­ционном правительстве при борьбе за республику, при демократическом перевороте, считает принципиально недопустимым, то мы беремся доказать ему, что это есть «принцип» анархизма, самым недвусмысленным образом осужденный Энгельсом. Это доказательство мы приведем в следующей статье.

 

статья вторая

ТОЛЬКО СНИЗУ ИЛИ И СНИЗУ И СВЕРХУ?

 

В предыдущей статье, разобрав историческую справку Плеханова, мы показали, что Плеханов неосновательно делает общие и принципиальные выводы на основании слов Маркса, всецело и исключительно относящихся к конкретной ситуации Германии в 1850 году. Эта конкретная ситуация вполне объясняет, почему Маркс не поднимал и не мог поднимать тогда вопроса об уча­стии Союза Коммунистов во временном революционном правительстве. Теперь мы перейдем к разбору общего и принципиального вопроса о допустимости такого участия.

Прежде всего необходимо точно поставить спор­ный вопрос. В этом отношении мы можем, к счастью,

242

воспользоваться одной из формулировок, данных на­шими оппонентами, чтобы устранить таким образом пререкания из-за сущности спора. В № 93 «Искры» сказано: «Лучший путь для такой организации (для организации пролетариата в партию, оппозиционную буржуазно-демократическому государству) — путь раз­вития буржуазной революции снизу (курсив «Ис­кры»), давлением пролетариата на стоящую у вла­сти демократию». И дальше «Искра» говорит про «Вперед», что «он хочет, чтобы давление пролетариа­та на революцию шло не «снизу» только, не только с улицы, но и сверху, из чертогов временного прави­тельства».

Итак, вопрос поставлен ясно. «Искра» хочет давления снизу, «Вперед» — «не снизу только, но и сверху». Давление снизу есть давление граждан на революцион­ное правительство. Давление сверху есть давление революционного правительства на граждан. Одни огра­ничивают свою деятельность давлением снизу. Другие не согласны на такое ограничение и требуют до­полнения давления снизу давлением сверху. Спор сво­дится, следовательно, именно к вопросу, поставлен­ному нами в подзаголовке: только снизу или и снизу и сверху? Принципиально недопустимо для пролетариата в эпоху демократической революции давление сверху, «из чертогов временного правительства», говорят одни. Принципиально недопустимо пролетариату в эпоху демократической революции безусловно отказываться от давления сверху, от участия во временном революцион­ном правительстве, говорят другие. Речь идет, таким образом, не о том, вероятно ли при данной конъ­юнктуре, осуществимо ли при таком-то соотношении сил давление сверху. Нет, мы не разбираем теперь совершенно никакой конкретной ситуации, и вви­ду неоднократных попыток подменить один спор­ный вопрос другим мы усиленно просим читателей иметь это в виду. Перед нами общий принципиальный вопрос о допустимости перехода от давления снизу к давлению сверху в эпоху демократической рево­люции.

243

Для разъяснения этого вопроса обратимся сначала и истории тактических взглядов основателей научного социализма. Не было ли в этой истории споров именно из-за общего вопроса о допустимости давления сверху? Такой спор был. Повод к нему подало испанское восста­ние летом 1873 г. Энгельс оценивал те уроки, которые социалистический пролетариат должен извлечь из этого восстания, в статье «Бакунисты за работой», помещенной в 1873 году в немецкой соц.-дем. газете «Volksstaat»[7] и перепечатанной в 1894 году в брошюре «Internationales aus dem Volksstaat»[d]. Посмотрим же, какие общие выводы делал Энгельс[8].

9-го февраля 1873 г. испанский король Амадео отрекся от престола — «первый король, устроивший забастовку», острит Энгельс. 12 февраля была провоз­глашена республика. В провинциях баскских вспыхнуло зятем восстание карлистов. 10 апреля выбрано было Учредительное собрание, провозгласившее 8 июня федеративную республику. 11-го июня конституирова­лось новое министерство Пи-и-Маргаля. Крайние рес­публиканцы, так называемые «интрансиженты» (непримиримые) не попали при этом в комиссию по выработке конституции. И когда, 3-го июля, была провозглашена эта новая конституция, интрансиженты подняли восста­ние. С 5-го по 11-ое июля они победили в провинциях Севилья, Гранада, Алькой, Валенсиа и ряде других. Правительство Салмерона, который сменил вышедшего в отставку Пи-и-Маргаля, двинуло военную силу против восставших провинций. Восстание было подавлено после более или менее упорного сопротивления: Кадикс пал 26-го июля 1873 г., Картахена — 11-го января 1874 года. Таковы краткие хронологические данные, предпосылае­мые Энгельсом его изложению.

Оценивая уроки события, Энгельс подчеркивает прежде всего, что борьба за республику в Испании отнюдь не была и не могла быть борьбой за социалисти­ческий переворот. «Испания, — говорит он, — страна настолько отсталая в промышленном отношении, что

244

там и речи быть не может о немедленном полном освобо­ждении рабочего класса. Прежде чем дело дойдет до этого, Испания необходимо должна пережить еще раз­личные предварительные ступени развития и устранить с пути целый ряд препятствий. Пройти эти предвари­тельные ступени в возможно более короткий промежу­ток времени, быстро устранить эти препятствия, — таковы были шансы, которые открывала республика. Но использовать эти шансы можно было лишь посред­ством деятельного политического вмешательства испан­ского рабочего класса. Масса рабочих чувствовала это; она стремилась повсюду к тому, чтобы участво­вать в событиях, чтобы использовать удобный случай для действия, не предоставляя, как до сих пор, сво­бодного поприща для действия и для интриг имущих классов».

Итак, дело шло о борьбе за республику, о демократи­ческой, а не социалистической революции. Вопрос о вмешательстве рабочих в события ставился тогда двояко: с одной стороны, бакунисты (или «аллиансисты», — основатели «аллианса» для борьбы с мар­ксистской «интернациональю») отрицали политическую деятельность, участие в выборах и т. д. С другой сто­роны, они были против участия в революции, которая не преследует цели немедленного полного освобождения рабочего класса, против всякого участия в революцион­ном правительстве. Вот эта последняя сторона дела и представляет для нас особый интерес с точки зре­ния нашего спорного вопроса. Эта сторона дела и по­дала, между прочим, повод к формулировке принци­пиальной разницы между двумя тактическими лозун­гами.

«Бакунисты, — говорит Энгельс, — много лет пропове­довали, что всякое революционное действие сверху вниз зловредно, что все должно быть организуемо и проводимо снизу вверх».

Итак, принцип: «только снизу» есть принцип анархи­ческий.

Энгельс показывает как раз сугубую нелепость этого принципа в эпоху демократической революции. Из него

245

вытекает естественно и неизбежно тот практический вывод что учреждение революционных правительств есть измена рабочему классу. И бакунисты делали именно такой вывод, провозглашали именно как прин­цип' что «учреждение революционного правительства есть новый обман рабочего класса, новая измена рабочему классу».

Как видит читатель, перед нами как раз те два «прин­ципа», до которых договорилась и новая «Искра», именно: 1) допустимо лишь революционное действие снизу в противоположность тактике «и снизу и сверху»; 2) участие во временном революционном правительстве есть измена рабочему классу. Оба эти новоискровские принципа суть принципы анархические. Фактический ход борьбы за республику в Испании показал как раз •ею нелепость и всю реакционность этих обоих прин­ципов.

Энгельс показывает это на отдельных эпизодах испанской революции. Вот, например, вспыхивает революция в городе Алькой. Это фабричный город сравнительно нового происхождения с 30 тысячами жителей. Рабочее восстание побеждает, несмотря на руководство бакунистов, принципиально чуравшихся идеи организовать революцию. Бакунисты стали задним числом хвастать, что они оказались «гос­подами положения». И что же сделали эти «господа» из своего «положения», спрашивает Энгельс. Во-пер­вых, они основали в Алькой «комитет благосостоя­ния», т. е. революционное правительство. Между тем эти самые аллиансисты (бакунисты) на своем конгрессе 15 сентября 1872 года, т. е. всего за десять месяцев до революции, постановили: «всякая организация по­литической, так называемой временной или рево­люционной власти может быть лишь новым обма­ном и оказалась бы столь же опасной для пролета­риата, как все ныне существующие правительства». Вместо опровержения этих анархических фраз, Энгельс ограничивается саркастическим замечанием, что как раз сторонникам резолюции пришлось стать «участниками этой временной и революционной правительственной

246

власти» в Алькой. Энгельс третирует этих господ с заслуженным ими презрением за то, что они обнару­жили, оказавшись у власти, «абсолютную беспомощ­ность, растерянность и неэнергичность». Энгельс с таким же презрением ответил бы на обвинения в «якобинизме», излюбленные жирондистами социал-демократии. Он по­казывает, что в ряде других городов, напр., в Сан-Люкар-де-Баррамеда (портовый город с 26 тыс. жителей, около Кадикса) «аллиансистам тоже пришлось вопреки их анархическим принципам образовать революционное правительство». Он упрекает их за то, что они «не знали, что делать с своей властью». Прекрасно зная, что бакунистские вожди рабочих участвовали во временных правительствах вместе с интрансижентами, т. е. вместе с республиканцами, представителями мелкой буржуа­зии, Энгельс ставит в упрек бакунистам не их участие в правительстве (как это следовало бы сделать по «принципам» новой «Искры»), а недостаток организован­ности, недостаток энергии участия, подчинение их ру­ководству господ буржуазных республиканцев. Ка­кими уничтожающими сарказмами осыпал бы Энгельс людей, принижающих в эпоху революции значение «технического» и военного руководства, видно, меж­ду прочим, из того, что Энгельс упрекал бакунистских вождей рабочих за то, что они, попав в револю­ционное правительство, предоставляли «политическое и военное руководство» господам буржуазным рес­публиканцам, а сами кормили рабочих пышными фразами да бумажными прожектами «социальных» реформ.

Как настоящий якобинец социал-демократии, Энгельс не только умел ценить важность действия сверху, не только вполне допускал участие в революционном правительстве вместе с республиканской буржуазией, но требовал такого участия и энергичной военной ини­циативы революционной власти. Энгельс считал своим долгом при этом давать практически-руководящие воен­ные советы.

«Несмотря на то, — говорит он, — что восстание было начато бессмысленно, оно имело все же большие шансы

247

на успех если бы оно было направляемо хоть с капелькой смысла[e], хотя бы даже по образцу испанских военных бунтов При таких бунтах поднимается гарнизон одного юрода двигается в соседний город, увлекает за собой его гарнизон, распропагандированный уже ранее, и таким образом повстанцы, возрастая в числе подобно лавине, идут на столицу, пока счастливое сражение или переход посланных против них войск на их сторону не решит победы. Этот способ был в особенности удобоприменим в данном случае- Инсургенты были давно уже организованы повсюду в добровольческие ба­тальоны; правда, дисциплина в них была жалкая, но во всяком случае не хуже, чем в остатках старой, большей частью распущенной, испанской армии. Единственными надежными войсками у правительства были жандармы, но они были рассеяны по всей стране. За­дай состояла, прежде всего, в том, чтобы помешать этим жандармам стянуться вместе, а это было возможно лишь посредством наступательного образа действий и при смелом выступлении на бой в откры­том поле. Большой опасности такой образ действий не представлял, потому что правительство могло выста­вить против добровольцев лишь столь же недисциплинированные войска, как и сами эти добровольцы. И кто хотел победить, у того не было иных путей к победе».

Вот как рассуждал основатель научного социализма, когда ему приходилось иметь дело с задачами восстания и непосредственной борьбы в эпоху революционного взрыва! Несмотря на то, что восстание было поднято мелкобуржуазными республиканцами; несмотря на то, что для пролетариата не стоял вопрос ни о социалисти­ческом перевороте, ни об элементарно необходимой политической свободе; — несмотря на это, Энгельс страшно высоко ценил активнейшее участие рабочих

248

в борьбе за республику, Энгельс требовал от вождей пролетариата, чтобы они всю свою деятельность под­чинили необходимости победы в начавшейся борьбе; Энгельс входил при этом и сам, как один из вождей пролетариата, даже в детали военной организации, Энгельс не пренебрегал, раз это нужно было для победы, и устаревшими способами борьбы военных бун­тов, Энгельс во главу угла ставил наступательный образ действий и централизацию революционных сил. Самые горькие упреки направлял он против бакунистов за то, что они возвели в принцип «то, что было неизбежным злом в эпоху немецкой крестьянской войны и во время майских восстаний в Германии в 1849 году, именно раздробленность и обособленность революционных сил, позволившие одним и тем же правительственным войскам подавлять одно отдель­ное восстание за другим». Взгляды Энгельса на про­ведение восстания, на организацию революции, на использование революционной власти, как небо от земли, отличаются от хвостистских взглядов новой «Искры».

Подводя итог урокам испанской революции, Энгельс отмечает прежде всего, что «бакунисты оказались выну­жденными, как только они очутились перед серьезным революционным положением, выбросить за борт вею свою прежнюю программу». Именно, во-первых, при­шлось выбросить за борт принцип воздержания от политической деятельности, от выборов, принцип «унич­тожения государства». Во-вторых, «они выбросили за борт тот принцип, что рабочие не должны участвовать ни- в какой революции, которая не преследует цели немедленного полного освобождения пролетариата, они участвовали сами в движении заведомо чисто буржуаз­ном». В-третьих, — и этот вывод дает ответ как раз на наш спорный вопрос — «они попирали только что провозглашенный ими самими принцип: будто учрежде­ние революционного правительства есть лишь новый обман и новая измена рабочему классу, — они попирали его, преспокойно заседая в правительственных комите­тах отдельных городов и притом почти везде как

249

бессильное меньшинство, майоризируемое господами буржуа и политически эксплуатируемое ими». Не умея руководить восстанием, раздробляя революционные силы вместо централизации их, уступая проведение ре­волюции господам буржуа, распуская прочную и креп­кую организацию Интернационала, «бакунисты дали вам в Испании неподражаемый образчик того, как не следует делать революцию».

***

Суммируя вышеизложенное, получаем следующие выводы:

1) Принципиально ограничивать революционное дей­ствие давлением снизу и отказываться от давления также и сверху есть анархизм.

2) Кто не понимает новых задач в эпоху революции, задач действия сверху, кто не умеет определять условия и программу такого действия, тот понятия не имеет о задачах пролетариата во всякой демократической ре­волюции.

3) Тот принцип, что для социал-демократии недопу­стимо участвовать вместе с буржуазией во временном революционном правительстве, что всякое такое уча­стие есть измена рабочему классу, есть принцип анар­хизма.

4) Перед партией пролетариата всякое «серьезное революционное положение» ставит задачу сознательного проведения восстания, организации революции, цен­трализации всех революционных сил, смелого военного наступления, энергичнейшего использования револю­ционной власти[f].

5) Маркс и Энгельс не могли одобрить и никогда не одобрили бы тактики новой «Искры» в теперешний революционный момент, ибо эта тактика как раз состоит в повторении всех перечисленных выше ошибок. Маркс

250

и Энгельс назвали бы принципиальную позицию новой «Искры» созерцанием «задней» пролетариата и перепе­вом анархических заблуждений[g].

 

***

 

В следующей статье мы перейдем к разбору задач временного революционного правительства.